9 ноября 1962 года а Манеже открылась юбилейная выставка к 30-летию МОСХа. Проявлением некой свободы явилось включение в экспозицию нескольких картин художников 20-х годов. Ранее исключенных изо всех выставочных и закупочных планов (Р. Фальк, А. Древин, П. Кузнецов, А. Лентулов и др.
Положительных откликов прессы ни советской, ни западной не последовало.
22 ноября того же года при ЦК КПСС была образована Идеологическая комиссия, имевшая в виду последовательное преодоление культа в культуре.
На первом же заседании было принято решение включить в экспозицию МОСХа изофакультета, где преподавал Э.М. Белютин. Почти все учащиеся были членами МОСХа.
26 ноября в помещении, где проходили занятия факультета (Б. Коммунистическая ул., д.6) проходил показ летних работ факультета для молодых ученых-физиков, организованная по договоренности с Э.М. Белютиным академиков Е.Е. Тамма, П.А. Капицы и Н.Н. Семенова. Члены идеологической комиссии ознакомились с экспозицией, на которой специально прилетели в Москву руководители Союзов художников Польши и Венгрии. Там же была проведена по предложению Министерства культуры пресс-конференция.
29 ноября на основании этой, как ее стали называть, Таганской выставки в Воронеже, по инициативе союза писателей была проведена конференция «О новых тенденциях в развитии советского изобразительного искусства (ответственный писатель Юрий Гончаров).
30 ноября в 19 часов Э.М. Белютину позвонил домой заведующий Идеологическим отделом ЦК с предложением показать Таганскую выставку на посещении манежа членами руководства партии, которое должно было состояться в 10 часов утра 1 декабря. Согласие носило чисто формальный характер, потому что по адресам всех участников Таганской выставки были разосланы машины с грузчиками. Зато Поликарпов настаивал на том, чтобы Э.М. Белютин предоставил и одну из своих последних работ, написанную под впечатлением волжской творческой поездки изофакультета «Не рыдай надо мной мама!». Россия 1962». Название было несколько изменено по сравнению с первоначальным вариантом. Писатель Виктор Астафьев предложил его вместо первоначального: «Не рыдай мене, мати».
К ночи все работы были свезены в здание Манежа, где для их показа было переделано помещение буфета 2 этажа и прилегающее к нему узкое помещение сервировочной буфета, куда без ведома Э.М. Белютина были поставлены несколько работ Э. Неизвестного.
Все служащие собственно Манежа были к этому времени удалены, в том числе развесчики, отказавшиеся работать в ночные часы без доплаты.
В бывшей буфетной зале уже находились министр культуры Е.А. Фурцева и заведующий Идеологическим отделом Поликарпов. Оба оставались с приехавшими художниками до конца развески – т.е. без малого до 6 часов утра.
Тогда же был составлен список художников, которых Э.М. Белютин хотел бы пригласить на будущий просмотр. В общей сложности в экспозицию вошло 200 работ 16 художников. Непосредственно в развеске участвовали вместе с Э.М. Белютиным Л.Д. Грибков, Н.А. Воробьев, В. Шорц, А.Р. Россаль-Воронов.
По окончании развески Фурцева и Поликарпов поздравили художников с удачной экспозицией. Ровно в 10 часов утра 1 декабря 1962 года руководители страны во главе с Хрущевым приехали в Манеж. Первой фразой Хрущева на пороге главного входа было: «Ну, где у нас тут правильные и где грешники? Сейчас разберемся». С этих слов начался обход экспозиции первого зала, т.е. собственно МОСХа. В зале присутствовали только руководители страны и руководители всех уровней Союза художников. Пресса отсутствовала. Исключение составляли Маргарита Ивановна Кирклисова из секретариата «Комсомольской правды», которую А. Аджубей называл своей «газетной наставницей» и Н. Молева от газеты Идеологического отдела ЦК «Культура и жизнь» как штатный консультант по искусству.
Хрущев входит в манеж уже перевозбужденный, уже приготовившийся к скандалу. Не обращает внимания на фигуру «Сталевара» у входных дверей, на которую потрачено немало килограмм столь дорогого для «вождя» мрамора и кстати вполне в духе соцреализма. Суслов становится его проводником и сразу подводит к левой от входа стене, где неудобно для просмотра, высоко в полутьме висят мастера 20-х годов. Подстроившийся к нему председатель СОХа Ленинградских художников Серов сообщает, как и за какие деньги вся эта «мазня» была куплена. И начинается дикий ор с площадными выражениями, издевательства над художниками, весь тот позор Манежа, о котором десятилетиями будут говорить. И неважно, что П. Древин расстрелян, а Р. Фальк уже четыре года лежит на Калитниковском кладбище около рва с безымянными покойниками. «Я вас научу народные деньги беречь!» - лозунг «вождя» сопровождается здесь (и только здесь) нецензурной бранью и топаньем ногами.
Дальнейший обход выставки на первом этаже занимает больше часа (стенографистки фиксируют каждую минуту). Хрущев с явным облегчением поворачивается к выходу, но здесь ему перегораживает дорогу Суслов. Что-то горячо шепчет на ухо, и Хрущев поворачивается к лестнице на второй этаж. За ним направляются руководители партии. Остальным охрана перекрывает проход. Раздаются жиденькие аплодисменты – как никак Хрущев впервые оказывается здесь лицом к лицу с художниками. Перед ним строй из одиннадцати молодых мужчин, частью фронтовиков и одна седая женщина. Приветствие «вождя»! «Спасибо за приветствие. Но вот они – движение в сторону спутников – говорят, что у вас мазня. Я не видел, но я с ними заранее согласен». Первое впечатление у дверей – картина Белютина «Не рыдай обо мне, мама!». Россия. 1962 год». Молодая женщина у подножия креста, сидя, прижимает к груди тело молодого мужчины. И вокруг, как свечки, маленькие алые тюльпаны. «Вождь» молчит. Потом по едва заметному знаку полотно исчезает за полотнищами, которыми перекрыты стены буфетной. Хрущев входит в пустой зал. Яркий. Словно залитый солнцем. Никаких абстракций, никаких сложных для понимания композиций.
Вопрос Хрущева: «Где тут главный? Где господин Белютин? Рассказывайте, что у вас».
Прошло почти 60 лет после «Хрущевского манежа», но бесконечные пересказы о нем продолжают множиться, все дальше уводя потомков от истины, которая продолжает оставаться своеобразной государственной тайной. Ушли из жизни сотни художников, чьи судьбы были переломаны своеобразным выступлением человека, который посчитал себя рабовладельцем огромной страны ничтоже сумняшеся взялся распоряжаться путями русской культуры, да к тому же вернуть всех своих подданных в положение безгласных рабов. Именно на это обстоятельство откликнулся в то время весь мир, пристально следивший за происходящим. Отсюда пошел «великий исход» - буквально эмиграционное бегство из страны и возникла почва для бесконечных пересудов о смысле его идеологии. Хотя в действительности – и это поняли сегодня политологи во всем мире – речь шла ни о какой идеологии, но только власти. Полноте именно сталинской, якобы низвергнутой Хрущевым под названием «культу» и вновь получившей право на существование в четкой хрущевской формуле: «Мы свергли культ, но мы никогда не откажемся от сталинской линии в отношении руководства культурой».
А ведь восстановить истину произошедшего 1 декабря 1962 года в Манеже проще простого: есть стенографические записи, точно воспроизводившие каждое слово «вождя», есть и полный комплект выставленных тогда этюдов «Косыгинской академии». Да, 160 работ были физически уничтожены, но оставшиеся 40 существуют, но нигде не воспроизводятся. Полный же комплект есть у организаторов выставки со стороны Академии наук СССР, и во Франции, где хранились в Национальном музее современного искусства, а позднее в Центре Помпиду. Они были пересланы создателю Национального музея, участнику движения Сопротивления во Франции писателю, эссеисту, философу Жану Кассу, с которым находился четверть века в деятельной переписке Элий Белютин. При жизни «Черного Жана» - подпольная кличка писателя – Э. Белютин был «невыездным», позже в квартире на улице Кардинала Лемуана не раз бывала у его дочери Н. Молева. Об отношении писателя к русскому художнику свидетельствовало, между просим, и то, что с немалым риском пересланная в Париж картина Белютина висит рядом с работами Матисса, Леже, П. Пикассо. В предсмертном письме «другу Белютину» непослушной старческой рукой Жан кассу писал: «Мир ждал от России после открытий Кандинского и Малевича нового шага в новое понимание жизни и искусства. Вы сделали его вместе с Вашими учениками. Я счастлив, что был свидетелем и соучастником этого события.
Н.М. Молева Июнь 2019 г.